В  2013 году Беломорканалу – 80 лет. Сейчас это больше памятник, чем рациональная и рентабельная водная система каналов и шлюзов. В неделю одно судно с карельским лесом и один теплоход с туристами, плывущими на Соловецкие острова. Но если это памятник, то памятник государственному террору и преступлениям против человечности. Если сказать честно. Но говорить честно тогда было запрещено, а сейчас считается “не позитивным”.

В большинстве своем здесь живут люди “с отсутствием исторической памяти”. Те, кто строил канал – погибли при строительстве или были расстреляны, а тех, кто выжил, отправили на строительство другого канала – Волго-Балтийского – для того, чтобы Москву можно было назвать портом пяти морей и соединить море Белое с морем Черным. На смену строителям Беломорканала под руководством ОГПУ-НКВД пришли новые люди на “свободное поселение” – раскулаченные, условно-освобожденные и ссыльные. Многие из них тоже погибли от непосильного труда и суровой природы, но от последних остались могилы с крестами и звездами, а не только “расстрельные ямы”. С них и началась “народная память”, часто не совпадающая с исторической.

Как восемьдесят лет назад, так и сейчас вдоль каналов и шлюзов – лагеря и тюрьмы. Как тогда, так и сейчас местное население делится на два “сословия”: на тех, кто сидит в лагерях и тюрьмах или работает на Беломорканале, и на тех, их охраняет. Система не изменилась, она эволюционировала согласно времени и прогрессу.

Представьте себе: вы входите в село по разбитому асфальту среди карельской тайги, и, вместо “добро пожаловать в русскую деревню”, на большом плакате написан список того, что вам запрещено делать. Становится по-человечески страшно. Вы еще ничего не совершили противозаконного, но вам уже страшно. Страх – главное чувство Беломорканала и всей тоталитарной системы. Человек должен боятся государства. Он его и боится. После предупреждающего плаката начинается высокий забор, вышки с “вертухаями-автоматчиками”, колючая проволка по всему периметру и лай собак. Это колония номер 7, в народе называемая “семеркой”.

Мы решили поступить просто – позвонить в бронированную дверь колонии. К нашему удивлению электрический замок завизжал и загорелась зеленая лампочка. Я потянул ручку и тяжелая дверь открылась. Мы легко вошли во внутреннюю часть лагеря. Еще несколько похожих дверей, и мы оказались перед дежурным офицером: “Здравствуйте, мы пришли к Ходорковскому”, – легкомысленно сказал я.

У каждого охранника лагеря на гимнастерке имеется “видео-регистратор”, и, когда они говорят, например, с вами, то все фиксируется камерой. Один из охранников взял мои документы и поднес к камере на своей груди. Так знакомятся в лагере XXI-го века. Справедливости ради стоит сказать, что наши камеры тоже работали, несмотря на то, что это категорически запрещено. Мы не хотели снять что-то тайное, мы просто хотели перебороть генетический страх.

Снимать нельзя ничего и нигде. Даже в поселке вокруг лагеря, если в кадр попадает зона. А она не может не попасть. Но нам никто не мог запретить говорить с людьми. Мы так думали. Как сообщил источник А., бывший охранник “семерки”, с помощью денег Ходорковского во всем лагере установили камеры наблюдения, что способствовало предотвращению избиения заключенных и различного рода “лагерных преступлений”. Источник А. лично сам несколько раз участвовал в “штатном обыске” Ходорковского и рассказал, что “Ходор” живет по обычному лагерному распорядку дня, как и все остальные заключенные, и единственное, что его отличает – над его кроватью висит видеокамера, за ним наблюдают днем и ночью.

Уже в поселке к нам подошел майор в фуражке с малиновой полосой и видеорегистратором на груди. Не представился, а только пристально стал смотреть в глаза: “Вы должны покинуть поселок немедленно. Это запретная зона”. Его взгляд был настолько пронизывающий и ненавистнический, что я очень быстро сообразил, что вот с такими глазами они и были – чекисты 37-го года.

Для просмотра фоторепортажа – клик на фото

Шлюз номер 10 Беломорканала находится рядом с тюрьмой строгого режима. В одном поселке. Заметив теплоход “Мамин Сибиряк” я стал снимать и сразу же услышал: “Ээй!!! Ээй!!!” Усилием воли я не повернулся в сторону охранника с автоматом и продолжал снимать. Охранник Беломорканала из МВД стал опять кричать свое “Эй”, а камера опять издавать свое “клац”. Я принципиально не хотел останавливаться. После того, как охранник передернул затвор автомата, звук которого я навсегда запомнил с тех пор, когда меня водили на расстрел в Чечне, я перестал “клацать” и повернулся к нему лицом. Ствол был направлен в мою сторону, а его товарищ быстро бежал ко мне. У товарища не было автомата, у него на бедре висел пистолет. Я поднял руки вверх и сказал: “Я – журналист!” Я всегда так делал на войне, когда на меня направляли оружие.

Охранник забрал у меня документы и предложил пройти вместе с ним. Я не собирался никуда идти, и не знаю, что было бы дальше, но подошел начальник шлюза в погонах речника и я сразу спросил его: “Ну, что? Шпиона поймали?”

– Может и шпиона, – ответил он, – то, что не шпион – Вам надо еще доказать!
– Я думал, что доказать надо обратное, и не мне, а Вам.
– Вот как Вы вопрос ставите, но Вы же знаете, мы в два счета сейчас Вам хоть что докажем и в соседнее учреждение передадим, – показал он рукой в сторону тюрьмы особого режима.
– И что, Ваш охранник стрелять бы в меня начал, если бы я не перестал снимать?
– Начал бы, – уверенно ответил начальник шлюза, – это его работа.
– Отлично тогда! А моя работа – делать фотографии, повторим еще раз?

Повторять не стали, но когда я сказал, что примерно также мои предки сгинули в пучине репрессий, то начальник шлюза как-то немного смягчился и предложил: “Давайте так: мы возвращаем Вам документы, а Вы больше не снимаете шлюз”.

Мы пошли снимать водопад, который был рядом и по пути нашли профиль Сталина, выложенный белым мрамором на серых камнях у берега обводного канала. Говорят, что профиль “вождя всех народов” особенно хорошо виден с высоты птичьего полета или с военного вертолета.

Стоит ли говорить, что делая репортаж, фотографии, мы не боролись с системой, мы боролись с собственным страхом.

Фоторепортаж с яхты “Freelancer”. Фото и текст: Олег Климов