В Решемской средней общеобразовательной школе коррупции нет. В первый класс здесь принимают всех желающих, даже с окрестных сел и деревень. Однако “первоклашек” набралось всего лишь 10 человек. Но о новом федеральном “Законе об Образовании”, который вступил в силу 1-го сентября, директор школы все-таки упомянула на торжественной линейке, правда, касалось это не коррупции, а “требований к единой школьной одежде учащихся”.

Школа эта когда-то была “средняя общеобразовательная”, согласно новому закону, но сейчас в ней учат только до 9-го класса: в Решме и окрестных селах больше нет достаточного количества учеников – “все разъехались по столицам”, – сообщил нам физрук школы: “А те, кто остались – рожать не могут или не хотят нищету плодить”.

Решма – старинное русское село на Волге, упоминание о котором есть у Владимира Даля : «От Решмы до Кинешмы глазами докинешь ли?» в книге русских пословиц. Да и Решемской школе в следующем году исполнится 140 лет, она существовала еще задолго до большевиков с “бесплатным законом о всеобщим образовании трудящихся “, но то ли трудящихся больше нет, то ли не так что-то с образованием, поэтому “злые языки” поговаривают о закрытии школы в скором будущем.

Особенно в этом году “первоклашкам” не повезло , они встретили свой первый “День знаний” без учителя. Она не смогла прийти на торжественную линейку по уважительным причинам: у нее девять дней назад погиб не только малолетний сын в автомобильной катастрофе, но и муж лежит при смерти в постели с онкологическим заболеванием: “Ей жить то не хочется, какие уж там “первоклашки!”, – сказала нам “по-секрету” бывший заместитель директора школы.

Ну а дети, дети здесь становятся очень быстро “взрослыми”. Утром в школе с белыми бантами в волосах и в белых гольфиках, а вечером – с пивом и в джинсах на берегу “Волги – матери”.

Для просмотра фоторепортажа с торжественной линейки – клик на фото

Репортаж с яхты “Freelancer”: Олег Климов и Артем Лежепеков. Село Решма, Ивановская область.

Смотреть/Читать оригинал

Мы высадились на остров Ваганиха, когда солнце уже садилось за горизонт. У воды, на полуразрушенном деревянном пирсе сидела пожилая женщина в поношенной куртке, по талии подпоясанной толстой швартовой веревкой и наблюдала за тем, как мы, преодолевая прибрежку, подтягивали лодку и выгружали свой багаж на берег. Пирс начинался с воды и заканчивался у крыльца ее ветхого домика, построенного лет семьдесят тому назад, поэтому казалось, что выход из дома ведет не на сушу, а в море, как здесь называют Рыбинское водохранилище. Эту женщину звали баба Люба, она прожила на острове всю свою жизнь за что и получила народную должность – “комендант острова”.

Баба Люба Еремина (фото) и остров Ваганиха – почти ровесники, она родилась в 1935 году, а остров в 1939 – в результате появления “моря, сделанного руками человека”. Остров находится в десяти километрах от промышленного города Череповец, но несмотря на близость к “цивилизации” на нем никогда не было электричества и какой-либо инфраструктуры в том числе почты, телефона и телеграфа, не было даже государственной власти в виде сельсовета, не было и партийной ячейки КПСС или Единой России. Удивительно и то, что во времена Сталина остров был самозахвачен простыми людьми и до сих пор остается “свободным”.

В конце 30-х, начале 40-х годов, в результате создания “искусственного моря” советскому государству пришлось переселить около 130 тысяч человек из более чем 660 селений. Жителей деревень, вблизи нынешнего острова Ваганиха, переселяли в Ленинградскую область. Через год с небольшим, после оккупации немцами Ленинградской области во время Второй мировой войны, часть переселенных жителей бежали обратно – на родину, но большинство их деревень, сел и даже городов было уже затоплено водой. Тогда они стали самостоятельно селиться на тех островах, которые были ближе всего к селениям, где они родились. Так на острове Ваганиха появились первые островитяне. Они выкапывали землянки чтобы жить в них, сажали картошку и ловили рыбу чтобы кормить семью. Никто им не препятствовал видимо потому, что шла война и люди выживали сами как могли. Но после войны власть “навела порядок” – угрозами и насилием стала выселять людей с самозахваченных островов.

Александр Андреевич Киселев был “фронтовик в медалях и орденах”, у него была большая Родина, которую он защищал от фашизма, но родины малой, где он родился и вырос, у него не было – она оказалась под водой “рыбинского моря” и ему некуда было возвращаться после войны. Он приехал на остров Ваганиха – часть земли, которая сохранилась от его родной деревни с полузатопленным кладбищем одосельчан, кости которых до сих пор вымывает вода на набережную острова. “По бревнышку” Александр перенес с места затопления свой старый дом (фото), а затем восстановил его уже на твердой почве. Так на острове Ваганиха появился первый настоящий дом вместо землянок.

Чтобы “легализовать” свою малую родину, Александр стал работать бакенщиком – “зажигать огни на фарватере в любую погоду”, ловить рыбу (фото) и тем самым мотивировал перед властью свое местожительство на острове. Вскоре он женился (фото) и родились первые настоящие островитяне: Борис, Евгений и Валентина Киселевы (фото).

“С двенадцати лет я уже сама могла управлять моторной лодкой, – говорит Валентина (фото): “Меня не просто научил этому отец, это было необходимо для жизни на острове, где мало земли и очень много воды. В любую погоду: ветер, шторм, дождь или все это вместе – мой отец садился в лодку и каждый день ехал зажигать огни на фарватере. Это был первые урок, который я получила. Второй: с продуктами, вы знаете, с продуктами всегда проблемы на острове. Моя мама научилась выходить из этого положения. Спрашивает отца: кашу будешь? Он говорит: нет, сколько можно. Тогда она думает про себя: ладно, кашу не будет, тогда я сделаю ему “оладышки” – просто добавит в кашу немного муки и пожарит на сковородке в виде оладий. Для островитянина это уже совсем другое блюдо”, – смеется Валентина.

Вторая попытка выселить с острова всех жителей была уже в наше время. И опять островитянам повезло. На этот раз их спасли цапли. За семьдесят с лишним лет этот остров понравился не только людям, но и цаплям , которые стали прилетать сюда каждый год и вить гнезда на высоких соснах, стоять на одной ноге в воде и охотиться за рыбой. Почти как люди. На острове есть также кабаны, которые перебираются сюда вплавь и был даже “свой медведь”, но быстро покинул остров, оказалось, что “ему одному слишком мало земли и много воды”, – как утверждают островитяне.

Несколько лет назад градообразующее предприятие Череповца “Северсталь” решила превратить остров Ваганиха в свой дачный поселок и, соответственно, построить там частные особняки, поставить охрану, а местных островитян, всего 28 домов, расселить в другие места. Скорее всего это им бы удалось, если бы не 300 цапель, гнезда которых находятся под федеральной охраной Природы, о чем островитяне узнали через интернет и что стало главным аргументом против покупки острова “капиталистами-металлургами: “Цапли не зря здесь гнездятся”, – рассказывает Евгений Киселев: “Из-за розы ветров все выбросы от заводов Северстали или химкомбината не достигают острова, здесь чистый воздух – “Зеленые ворота Череповца” и самая северная точка, куда прилетают цапли для размножения”.

“Северсталь” все-таки построил себе “дачи” для владельца заводов Мордашова и его топ-менеджеров с отличным пирсом, к которому запрещено швартоваться кому-либо постороннему. Но построили не на острове Ваганиха, а напротив – на материке. Особенно ночью хорошо видно их ярко-освещенный “дачный поселок” с острова Ваганиха, на котором до сих пор нет электричества, а жители пользуются керосиновыми лампами.

Мы решили отправиться в глубину острова, чтобы найти и посмотреть цапель. Через полчаса пошел проливной дождь. Идти пришлось через болота, валежник, заросли кустов и леса. Мы все промокли, в том числе наши компасы на современных телефонах – отсырели и перестали работать. Мы быстро заблудились, но успокаивали себя тем, что на острове заблудиться невозможно. Однако не кому не хотелось провести даже минуту лишнего времени под проливным дождем, в болоте и холоде. В конце концов мы определили где находится Север и почти точно вышли к селению островитян: “Ох, а мы уже отправили Евгения искать вас, – сказала нам Валентина как только повстречалась с нами: “Ну, как же, такой дождь пошел, вы же не местные, заблудились бы сразу, мы беспокоились и решили пойти искать вас”. Это было так трогательно для нас может быть потому, что переживая куда более “серьезные приключения” на воде, нас никто не искал, скорее наоборот, люди были уверены, что с нами ничего не может произойти, а все “наши следы” отмечаются на карте GPS в интернете. Но очень часто в экстремальных условиях эти технологии не работают и остается верить только в соучастие человека.

К сожалению мы нашли только одну цаплю. Она пролетела мимо. Но слышали хрюканье кабанов, видели следы лося и пережили самую агрессивную атаку комаров за всю нашу экспедицию.

Валентина отправила нас в баню: погреться и просушить вещи. Потом напоила чаем и накормила “оладышками”, но не из старой каши как ее мама кормила мужа, а из свежих кабачков, выращенных ей на острове. Ночевали мы в доме ее отца – самый первый дом на острове, он до сих пор сохранился. Новый дом семья Киселевых тоже построила не совсем “легально”. Раньше по Волге и Рыбинскогому водохранилищу водили плоты с лесом. Часть бревен терялась во время транспортировки и их прибивало к острову. Вот из этих “утерянных бревен” они и построили себе новый дом. Да и не только они, почти все островитяне.

Александр Егоров (фото) живет на острове более 25 лет. Каждый день, в любую погоду, с работы на материке или на работу, в магазин за продуктами или за бензином, он всегда возвращался домой. “Почему?, – спросили мы его: “Иногда, это просто опасно для жизни!” Он немного задумался и ответил: “Ну как же, опасно. Но я же к жене на остров возвращался”.

Однажды, поздней осенью, когда вода вдоль берегов уже замерзла, но еще была открытая на фарватере, Александр, как всегда, “возвращался к жене”. В этот раз после работы. В начале он шел по льду и тащил за собой небольшую лодку, когда лед стал тонким, он сел в нее и по льду отталкивался веслами. Когда лед треснул, он стал грести веслами по воде, несмотря на сильный ветер и волну на открытом пространстве. Теплоход, который шел по фарватеру, почти на встречу лодке, был вынужден остановиться, наблюдая за тем, как сейчас будет тонуть человек в ледяной воде и, может быть, его надо будет спасать; или он остановился просто потому, чтобы уступить дорогу отважному островитянину на крохотной лодке, который спешит к своей жене – точно никто не знает. Из воды, в обратном порядке, Александр перебрался на тонкий лед вместе с лодкой, а теплоход дал гудок и пошел дальше по открытому фарватеру. Эту простую историю до сих пор рассказывают на острове, несмотря на то, что Александр уже на пенсии, по-прежнему живет на острове вместе с женой, но значительно реже бывает на материке.

Нам было абсолютно нечего подарить островитянам в знак уважения к ним или просто отблагодарить за помощь. Тогда мы решили оставить на их острове наш флаг Liberty.SU с яхты Freelancer: “А что на нем написано?, – подозрительно спросила баба Люба – “комендант острова”. “Свобода”, – ответили мы. “Ну, тогда ставьте его на моем пирсе”, – сказала она.

Для просмотра видео – клик на фото

Мультимедиа репортаж с яхты Freelancer: Александр Аксаков, Артем Лежепеков и Олег Климов, а также использованы фотографии из семейного архива Киселевых.

Смотреть/Читать оригинал

В  2013 году Беломорканалу – 80 лет. Сейчас это больше памятник, чем рациональная и рентабельная водная система каналов и шлюзов. В неделю одно судно с карельским лесом и один теплоход с туристами, плывущими на Соловецкие острова. Но если это памятник, то памятник государственному террору и преступлениям против человечности. Если сказать честно. Но говорить честно тогда было запрещено, а сейчас считается “не позитивным”.

В большинстве своем здесь живут люди “с отсутствием исторической памяти”. Те, кто строил канал – погибли при строительстве или были расстреляны, а тех, кто выжил, отправили на строительство другого канала – Волго-Балтийского – для того, чтобы Москву можно было назвать портом пяти морей и соединить море Белое с морем Черным. На смену строителям Беломорканала под руководством ОГПУ-НКВД пришли новые люди на “свободное поселение” – раскулаченные, условно-освобожденные и ссыльные. Многие из них тоже погибли от непосильного труда и суровой природы, но от последних остались могилы с крестами и звездами, а не только “расстрельные ямы”. С них и началась “народная память”, часто не совпадающая с исторической.

Как восемьдесят лет назад, так и сейчас вдоль каналов и шлюзов – лагеря и тюрьмы. Как тогда, так и сейчас местное население делится на два “сословия”: на тех, кто сидит в лагерях и тюрьмах или работает на Беломорканале, и на тех, их охраняет. Система не изменилась, она эволюционировала согласно времени и прогрессу.

Представьте себе: вы входите в село по разбитому асфальту среди карельской тайги, и, вместо “добро пожаловать в русскую деревню”, на большом плакате написан список того, что вам запрещено делать. Становится по-человечески страшно. Вы еще ничего не совершили противозаконного, но вам уже страшно. Страх – главное чувство Беломорканала и всей тоталитарной системы. Человек должен боятся государства. Он его и боится. После предупреждающего плаката начинается высокий забор, вышки с “вертухаями-автоматчиками”, колючая проволка по всему периметру и лай собак. Это колония номер 7, в народе называемая “семеркой”.

Мы решили поступить просто – позвонить в бронированную дверь колонии. К нашему удивлению электрический замок завизжал и загорелась зеленая лампочка. Я потянул ручку и тяжелая дверь открылась. Мы легко вошли во внутреннюю часть лагеря. Еще несколько похожих дверей, и мы оказались перед дежурным офицером: “Здравствуйте, мы пришли к Ходорковскому”, – легкомысленно сказал я.

У каждого охранника лагеря на гимнастерке имеется “видео-регистратор”, и, когда они говорят, например, с вами, то все фиксируется камерой. Один из охранников взял мои документы и поднес к камере на своей груди. Так знакомятся в лагере XXI-го века. Справедливости ради стоит сказать, что наши камеры тоже работали, несмотря на то, что это категорически запрещено. Мы не хотели снять что-то тайное, мы просто хотели перебороть генетический страх.

Снимать нельзя ничего и нигде. Даже в поселке вокруг лагеря, если в кадр попадает зона. А она не может не попасть. Но нам никто не мог запретить говорить с людьми. Мы так думали. Как сообщил источник А., бывший охранник “семерки”, с помощью денег Ходорковского во всем лагере установили камеры наблюдения, что способствовало предотвращению избиения заключенных и различного рода “лагерных преступлений”. Источник А. лично сам несколько раз участвовал в “штатном обыске” Ходорковского и рассказал, что “Ходор” живет по обычному лагерному распорядку дня, как и все остальные заключенные, и единственное, что его отличает – над его кроватью висит видеокамера, за ним наблюдают днем и ночью.

Уже в поселке к нам подошел майор в фуражке с малиновой полосой и видеорегистратором на груди. Не представился, а только пристально стал смотреть в глаза: “Вы должны покинуть поселок немедленно. Это запретная зона”. Его взгляд был настолько пронизывающий и ненавистнический, что я очень быстро сообразил, что вот с такими глазами они и были – чекисты 37-го года.

Для просмотра фоторепортажа – клик на фото

Шлюз номер 10 Беломорканала находится рядом с тюрьмой строгого режима. В одном поселке. Заметив теплоход “Мамин Сибиряк” я стал снимать и сразу же услышал: “Ээй!!! Ээй!!!” Усилием воли я не повернулся в сторону охранника с автоматом и продолжал снимать. Охранник Беломорканала из МВД стал опять кричать свое “Эй”, а камера опять издавать свое “клац”. Я принципиально не хотел останавливаться. После того, как охранник передернул затвор автомата, звук которого я навсегда запомнил с тех пор, когда меня водили на расстрел в Чечне, я перестал “клацать” и повернулся к нему лицом. Ствол был направлен в мою сторону, а его товарищ быстро бежал ко мне. У товарища не было автомата, у него на бедре висел пистолет. Я поднял руки вверх и сказал: “Я – журналист!” Я всегда так делал на войне, когда на меня направляли оружие.

Охранник забрал у меня документы и предложил пройти вместе с ним. Я не собирался никуда идти, и не знаю, что было бы дальше, но подошел начальник шлюза в погонах речника и я сразу спросил его: “Ну, что? Шпиона поймали?”

– Может и шпиона, – ответил он, – то, что не шпион – Вам надо еще доказать!
– Я думал, что доказать надо обратное, и не мне, а Вам.
– Вот как Вы вопрос ставите, но Вы же знаете, мы в два счета сейчас Вам хоть что докажем и в соседнее учреждение передадим, – показал он рукой в сторону тюрьмы особого режима.
– И что, Ваш охранник стрелять бы в меня начал, если бы я не перестал снимать?
– Начал бы, – уверенно ответил начальник шлюза, – это его работа.
– Отлично тогда! А моя работа – делать фотографии, повторим еще раз?

Повторять не стали, но когда я сказал, что примерно также мои предки сгинули в пучине репрессий, то начальник шлюза как-то немного смягчился и предложил: “Давайте так: мы возвращаем Вам документы, а Вы больше не снимаете шлюз”.

Мы пошли снимать водопад, который был рядом и по пути нашли профиль Сталина, выложенный белым мрамором на серых камнях у берега обводного канала. Говорят, что профиль “вождя всех народов” особенно хорошо виден с высоты птичьего полета или с военного вертолета.

Стоит ли говорить, что делая репортаж, фотографии, мы не боролись с системой, мы боролись с собственным страхом.

Фоторепортаж с яхты “Freelancer”. Фото и текст: Олег Климов

Бывает, случается с человеком: музыка закончилась, а призрак мелодии продолжает звучать. Так и в нашей истории, вроде бы закончилась ее часть, а призраки далеких событий продолжают преследовать нас в пространстве и времени.

История Горицкого женского монастырь начинается со времен Ивана IV, Грозного. С того, как жестокость убивает любовь. Княгиня Старицкая, которая основала этот монастырь, в результате доноса сама была насильно пострижена и навечно отправлена в служение Богу. А через несколько лет опричники расправились не только с ней, но и с четырьмя монахинями – утопили их в Шексне. Свою четвертую жену Иван Грозный тоже отправил в этот монастырь. Здесь же закончила свою жизнь и его последняя жена – мать царевича Дмитрия, убитого в Угличе.

Не Иван, а уже Иосиф, после Великой Отечественной войны в 50-е годы устроил в этом месте свой монастырь – для неугодных инвалидов: “В бывший женский монастырь со всего Северо-Запада свезены были полные обрубки войны, то есть люди, лишённые абсолютно рук и ног, называемые в народе «самоварами». Летом дважды в день здоровые вологодские бабы вносили на зелёно-бурых одеялах своих подопечных на «прогулку» за стены монастыря, раскладывая их среди заросшей травою и кустами грудине круто спускавшегося к Шексне берега”.

“Самовары” не могли двигаться, но могли петь. И они пели: “Сытые «трехпалубные» пассажиры замирали от неожиданности и испуга от силы и охочести звука. Они вставали на цыпочки и взбирались на верхние палубы своих пароходов, старясь увидеть, кто же производит это звуковое чудо. Но за высокой вологодской травою и прибрежными кустами не видно обрубков человеческих тел, поющих с земли”.

Мы не встретили здесь ни монахинь, ни “самоваров”. И никто не пел нам “раскинулось море широко…”, когда мы на яхте подошли к монастырскому причалу. Но не зря же говорят, что “не место красит человека, а человек место”. На скотном дворе монастыря мы встретили единственного мужчину, Анатолия, который рубил старые ветки для отопления барака. Оказалось, что у Анатолия есть мечта – иметь настоящий русский самовар, который он не может позволить себе купить, но у него есть книга “Бунтующий человек” Альбера Камю, которую он читает и перечитывает, но “бунтующим” от этого не становится.

Может быть потому, что это очень тоскливое место. Пространство вне времени. Бесконечная долгота пейзажа, из себя и в себя развернутого. Здесь живет настоящая русская тоска, которую можно даже физически почувствовать -то, как она, вдруг, поднимается у вас от низа живота к груди, а затем растворяется в “бунтующей голове”, чтобы жить там вечно.

Для просмотра фоторепортажа – клик на фото

Фоторепортаж с яхты “Freelancer”: Александр Аксаков, Артем Лежепеков,
Сергей Трапезин и Олег Климов

Liberty.SU благодарит Марию Антонову (агентство Франс-Пресс) за помощь в информации.
В фоторепортаже использованы цитаты из книги Эдуарда Кочергина “Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека”.

“Мы делаем вид, что работаем, государство делает вид, что нам платит”, – просто начал свой рассказ командир каравана Беломоро-Балтийск 101 Владимир Чепанов: “Вместо трех “багеров” (оператор земснаряда) – у нас только один – и это я. Поэтому работаю по 12 часов в сутки, что никаким образом не влияет на мою зарплату, но от этого зависит вся работа земснаряда и сроки ее выполнения”.

Беломоро-Балтийский караван 101 прокладывает фарватер в устье реки Водла на восточном берегу Онежского озера с 18 июня и будет работать здесь до начала августа, после чего перейдет на Беломоро-Балтийский канал, которому в этом году исполняется 80 лет.

“Караван 101” включает в себя плавсредства: единственный во всей акватории действующий земснаряд (1960), две “шаланды” для перевозки грунта (1970), “мотозавозня” (1973) – судно для смены вахты и брандвахта – дебаркадер (1961), на котором живут все моряки каравана в течение всей навигации.

“Уже три года как механик на этом земснаряде, – говорит Владимир Трунин, – и три года постоянно его ремонтирую. Мотористов нет, но в навигацию присылают студентов-практикантов из водных институтов. У нас работают только те, кому до пенсии немного осталось и студенты. Стар и млад. Есть в этом что-то печальное…”

Когда я поднялся на борт земснаряда, он не работал – перегревался главный двигатель. Ровно через сутки механик все починил и “ковш-рука” стал опять рыть фарватер до глубины 7 метров. “Это очень старая конструкция, но простая и надежная”, – уверен механик: “Всегда можно отремонтировать – никакой тебе электроники, только гаечные ключи и кувалда требуется…” Главный дизель вырабатывает электричество и за счет него работают все лебедки ковша, а также другое обеспечение земснаряда. Самостоятельно передвигаться по воде земснаряд не может, его нужно буксировать.

Точность координат фарватера определяется “новым российским изобретением” – ГЛОНАСС GPS, которые установлены практически на всех судах государственного Онежского судоходства. Глонасс определяет только координаты в цифрах и не привязывает их к графической карте, поэтому, двигая земснаряд по фарватеру, нужно знать не местность, а широту и долготу в цифрах, точность измерения которых с помощью “современного прибора” тоже сомнительна, так как для его обеспечения работает недостаточное количество спутников.

Кроме Глонасса на мостике земснаряда нет ни одного современного прибора, если не считать электрического чайник аи микроволновки. Нет даже эхолота для замеров глубины. Нет эхолотов и на других судах пароходства.

“Как же вы работаете без эхолотов, как определяете глубину? – спрашиваю командира каравана 101 Чепанова. “Мы тралим, – объясняет он, – “берется труба и тащится по дну фарватера… Если глубина не соответствует стандарту, например, “Волго-Балту” нужно минимум 4 метра, то мы опять копаем…”

В 1933 году Беломоро-Балтийский канал выкопали лопатами, в 2013 году его глубины контролируют “трубой”. Речники “каравана 101” ожидают приезд государственной комиссии, которая должна будет решить проблему “рентабельности и целесообразности” их работы. Скорее всего земснаряд продадут или передадут в другое пароходство. В Онежской акватории прокладывать фарватер будет кто-нибудь другой, если будут вообще. “А зачем нужно это старье? – говорит студент Федор Гаманович: “В Онеге есть глубины до 120 метров. Вот и будем ходить там, где глубоко, а не там, куда надо!”

Для просмотра фоторепортажа – клик на фото

Фоторепортаж с яхты “Freelancer”: Олег Климов, Онежское озеро.

Смотреть/Читать оригинал

В поселке Шала в Карелии есть остров под названием “Мокрый”, получивший свое наименование вполне заслуженно – в период половодья его «накрывало с головой» почти полностью. Местные жители косили на нем траву прямо с лодок, а когда вода сходила, «местных» сменяли «перелетные» – на острове гнездились птицы. Но после того как в конце XIX века на берегу речки Карелки была построена лесопилка, обеспечивающая экспортной продукцией Англию, Голландию и прочие дружественные страны, остров «Мокрый» переквалифицировался в «Отходный» – c тех самых пор и до недавнего времени все отходы лесопилочного производства – опилки и стружка – свозились и складировались на нем. Но около 10 лет назад опилки начали гореть: то ли ввиду естественных причин, то ли по причине поджога. Как бы то ни было, с тех пор остров гореть не прекращает – причем даже зимой. Когда у местных жителей кончается их и без того долго-терпение, они в очередной раз начинают жаловаться в администрацию на постоянный дым – и тогда на остров выезжают пожарные.

Проблема пожара на “Мокром” в том, что до очага добраться практически невозможно: принцип горения 20-метровых пластов опилок такой же, как и у торфа, но тушить намного сложнее, так как ввиду отсутствия спецтехники (грейдеры, экскаваторы) невозможно воткнуть пожарную иглу, которая залила бы подземные очаги. Да что уж говорить про «спецтехнику», если пожарным машинам уже под 40 лет вместо положенных по ГОСТу 10-ти. Кроме того единственный мост через Карелку на ладан дышит, а элементарными едой, ночлегом, сухой одеждой и баней даже самих пожарных обеспечить не могут. Причина проста и не нова: нет денег (так говорят).

И продолжают долготерпеливые пожарные по настоянию долготерпеливых жителей тушить пожар. Тушат уже несколько лет. Но никакого просвета в опилочном дыму не наблюдается – какое дело большой стране до маленького острова с нелепым названием? Остров продолжает гореть, огнеборцы продолжают работать, а страна продолжает жить своей жизнью, не обращая никакого внимания на «жаркие» проблемы «мокрой» территории. Да и что за нелепица такая – «Мокрый остров в Огне»?

Фоторепортаж с яхты “Freelancer”: Александр Аксаков
Текст: Александр Аксаков, Катя Богачевская.

Смотреть/Читать оригинал

Антонина Георгиевна (75) и Нина Георгиевна (77) живут на четвертом шлюзе Беломорканала с 1946 года. Их отца, во время войны попавшего в плен в фашистский лагерь, так и не отпустили (после сталинских лагерей) на малую родину в Кострому. Поэтому вся семья переехала к нему – на Беломорканал. Сестры выросли здесь и прожили большую часть жизни. Их пенсии около семи тысяч рублей, но они выращивают на своем участке немногочисленные овощи, которые растут на Онежской земле, а молоко и мясо им пришлось покупать только после смерти мужей – женщины не смогли самостоятельно ухаживать за домашней скотиной.

Для просмотра видео – клик на фото

Мультимедиа с яхты “Freelancer”: Олег Климов и Александр Аксаков, Беломорканал.

Смотреть/Читать оригинал